"Время стирает всё"

18:00 / 16.07.2014

Это известное утверждение справедливо лишь отчасти. Да, время стирает многое, но оно не может полностью уничтожить память людскую. Особенно это относится к детской памяти, которая живее, ярче и долговечнее памяти взрослых. Это воспоминания о местах, где ты родился, о родителях, друзьях детства, о своем первом чувстве влюбленности. Эти моменты не стираются даже тогда, когда ты стоишь на пороге старости.
Сегодня я хотел бы привести воспоминания Эстер Кац Ливингстон о родных для нее Михалишках. Этой девочке накануне Великой Отечественной войны было около 9 – 12 лет, но она хорошо запомнила то многострадальное время. Ее воспоминания очень интересны и ломают привычные представления о жизни довоенной белорусской деревни. Порой они страшны, порой наивны, иногда односторонни и противоречивы. По этой причине я позволил себе не только процитировать их, но и прокомментировать с учетом воспоминаний других людей и свидетельств документов.

Воспоминания приводятся с некоторыми сокращениями.

ДОВОЕННЫЕ МИХАЛИШКИ

«Наше местечко Михалишки было расположено в 53 километрах (35 милях) к востоку от Вильно, вблизи от границы с Россией. Оно было основано около 1700 года (первые упоминания о Михалишках относятся к 1518 году – прим. И.У.) на Полоцком тракте, который связывал Вильно с Полоцком в Россию. Это уникальное небольшое местечко чем-то напоминало дерево с многочисленными ветвями. Тракт, проходивший через него, являлся главной улицей. Она носила название Виленской и имела длину около двух километров. От главной улицы ответвлялось много маленьких улочек. Через местечко протекала река Вилия. По пятницам местные женщины купались в реке и стирали белье. Мужчины купались отдельно в другом месте. Дети получали удовольствие, плавая в реке в течение всего лета. Баржи перевозили вниз по реке и бревна, которые затем продавались в Вильно, и людей. Когда наступала зима, народ катался на льду. Местечко было окружено березами, соснами, а также пашнями. Деготь и скипидар изготавливали из сосновой смолы. Летом мы собирали грибы, голубику и ежевику.
Местечко имело еврейскую общину, насчитывавшую около восьмисот человек. У нас имелась одна синагога, еврейская школа, известная под названием «тарбут», и одна публичная польская школа. Остальное нееврейское население – белорусы – посещали католический костел.
Местечко отличалось необычной частью проезжего тракта, одна часть которого была из белого песка, другая – из чернозема, который люди часто использовали для своих садов. На запад от нашего местечка имелся участок земли, состоящий из известняка, который использовался на заводе для изготовления кирпичей и керамических изделий. В течение зимы мы ходили на известняковый холм, покрытый снегом, и катались с него на санках. Как и в других местечках, у нас жили портные, сапожники, кузнецы, булочники и представители других профессий. Были также и приезжие торговцы, торговавшие с повозок. Имелась мельница, на которую люди привозили свое зерно и мололи муку. Эта мельница была самым процветающим предприятием в местечке.
По левую сторону от местечка шли деревни, в основном очень маленькие, состоявшие из 10 дворов. Далее шло польское кладбище, за ним – березово-еловый лес, в котором люди собирали голубику и грибы. Прежде чем добраться до леса, нужно было перейти маленький ручей, текущий от мельницы. Он назывался Рой и впадал в реку Вилия. (Сейчас этот ручей протекает рядом со школой – И.У.)
Между ручьем и лесом земля шла вперемешку – почва с белым песком, а к востоку почти до реки – чернозем, который очень подходил для сельского хозяйства. Эти земли принадлежали католическому костелу. Все дома по левой стороне местечка имели маленькие сады, тянувшиеся вдоль ручья.
На востоке наше местечко за канчивалось рекой Вилия. Там находился деревянный мост. На другой стороне реки начинался большой лес, а дорога вела к таким городам, как Свирь, Сеньцяны (Свенцяны? – И.У.) и Побраде. Была еще фабрика, на которой изготавливали деготь и скипидар (по воспоминаниям старожилов – смолокурня – И.У.)
По вторникам мы шли за покупкой сельскохозяйственных продуктов. Крестьяне привозили что-нибудь продавать, например, всевозможную живность, яйца, масло, зерно и зелень. Возвращаясь, покупали что-нибудь необходимое для своего хозяйства. Многие люди, имевшие там свои маленькие торговые места, были евреями».
Здесь я должен сказать, что Михалишки в те времена были довольно известным торговым местом. Центральная улица была занята двухэтажными домами, где на первом этаже находилась торговая лавка, а на втором были собственно жилые помещения. К сожалению, от тогдашних Михалишек практически ничего не осталось – бомбежка 1944 года полностью поменяла облик местечка. С еще большим сожалением надо сказать, что нам не удалось найти фотографий довоенных Михалишек.
«После 1930 года (время всемирного экономического кризиса, или, как его еще называли, «великой депрессии» – И.У.) все больше стали выражаться антисемитские настроения. Молодые погромщики и вандалы переворачивали торговые столы и кричали: «Не покупайте у евреев!»
И вновь, справедливости ради, здесь надо сделать небольшое отступление. Дело в том, что торговая практика михалишковских евреев, склонных к разного рода маленьким «гешефтам», вызывала немало нареканий. Последние часто перед рыночными днями договаривались между собой о закупочных ценах на привозимые товары, устанавливая самый низкий их предел. Другими словами, они ставили владельцев товаров перед выбором: либо ты продаешь товар по низкой цене, либо не продаешь совсем. Понятное дело, что такая ценовая политика вызывала неудовольствие многих, ведь деньги были нужны всем.
«У нас была та же судьба, что и у всех бедных людей в нашем местечке. Очень часто из окрестных мест приходили бедные люди и просили подаяния. Для нищих был специальный дом, который назывался «хекдес». Нищие не только ночевали в нем, но и оставались подолгу жить. При нем находилась синагога, и нищие молились там в надежде, что их пригласят в богатые дома и предложат пищу. Многие из них умерли. За приютом для нищих находилось еврейское кладбище. Далее находился морг (?! – И.У.) Там имелся список всех людей, кто был похоронен в нашем местечке за последние 400 лет. (Уже противоречие, если, по мнению Эстер Кац, Михалишки были основаны в 1700 году – И.У.)
«Надежда на лучшую жизнь у молодых людей была лишь через эмиграцию в Палестину или Соединенные Штаты, а также получение образования. Если средства родителей позволяли, то молодые люди отправлялись в Вильню для обучения».
Действительно, в предвоенные годы Западную Беларусь в поисках лучшей жизни покинули около 130 тысяч человек – евреев, поляков, белорусов, литовцев. Наглядным примером здесь может быть уроженец Михалишек, будущий известный еврейский поэт Менке Кац.
«Каждое утро два или три автобуса проезжали через наше местечко, направляясь на Вильню. Вечером по этой же дороге они шли назад. Утренние автобусы останавливались у дома №52, вечерние – у заправочной станции возле дома №138. В этом доме была маленькая гостиница и магазин спиртных напитков. Близлежащий дом №142 имел польское кафе. Автобус курсировал на Вильню ежедневно, маршрут прекратил свое существование после начала войны в 1939 году».

Русская окупация

«В пятницу 1 сентября 1939 года я со своими друзьями отправилась в лес, находившийся за польским кладбищем, чтобы наломать веток для приготовления субботнего обеда. Когда мы были уже за чертой местечка, то увидели много женщин, бежавших и кричавших: «Война!». Все собрались у польской школы на Антопольской улице. Директор был одним из немногих людей, имевших радио. Мы столпились перед школой, стали слушать радиосообщение. Германия напала на Польшу – началась Вторая мировая война. Мне в то время было 9 лет.
Через день или два началась мобилизация. Все молодые мужчины были призваны в армию. Для детей это было захватывающее время. Пока еще я не понимала значения того, что произошло. Многие из призванных в армию через несколько дней вернулись назад. Это произошло из-за того, что в Польше царили дезорганизация и хаос. Она в своем положении не могла найти применения новобранцам.
Через пару недель пришли русские и заняли наше местечко вместе с восточной частью Польши».
Документы свидетельствуют: 19 сентября 1939 года Михалишки были заняты 412-м отдельным танковым батальоном 27-й стрелковой дивизии 4-го стрелкового корпуса 3-й армии Белорусского Фронта. Мост через Вилию к этому времени уже был взорван начальником местной пожарной охраны Вайнштейном. Это была такая тактика польской стороны: стараясь задержать продвижение Красной Армии, на ее пути взрывали и сжигали мосты, минировали дорогу, устраивали завалы и засеки. В результате рота плавающих танков Т-38 форсировала Вилию, а рота танков Т-26 и тыловое обеспечение сделали обход на 30 километров. В 22.00 батальон расположился на ночлег в Михалишках.
Утром 20 сентября 45-й отдельный саперный батальон начал работы по восстановлению моста. Сначала были сооружены мостки, по которым перешла пехота, противотанковые «сорокопятки» были перетащены на руках. Тяжелая полковая и дивизионная артиллерия была переправлена через Вилию вброд. К вечеру мост был окончательно восстановлен и движение продолжилось в полном объеме.
«Мы все очень радовались, когда видели проходивших через наше местечко солдат, шедших с востока, со стороны Минска – это означало, что здесь не будет немцев, которые должны были двигаться от Вильно. Мы уже были наслышаны о тех ужасах, что творились в Германии.
Первое, что сделали русские, – это отменили частную собственность и переименовали польскую и еврейскую школы в белорусскую и русскую соответственно. Русские попытались превратить каждого человека в гордого гражданина Советского Союза. Нас, детей, приняли в русскую детскую организацию пионеров.
На мой взгляд, все перемены в жизни были не так уж и плохи. Уровень нашего образования в школе улучшился. Многие молодые люди получили работу на различных предприятиях в окрестностях нашего местечка (например, в Ольховке, в 6 километрах от нашего местечка). Там работал наш отец. Все заводы перешли в руки правительства. Хотя русские и отменили частное предпринимательство, но мы могли делать некоторую работу для своих нужд. Еще один фронт работ появился на строительстве нового русского аэродрома. До русской оккупации здесь располагался гут (большая ферма), находившаяся на расстоянии трех километров за местечком позади холма и принадлежавшая семье Турлер. (Тут какая-то путаница. Аэродром строился в фольварке Турлы, принадлежавшем помещикам Котвичам, а не Турлерам – И.У) Русские конфисковали гут и устроили там летнюю школу с последующим строительством аэродрома. Позже там разместились двадцать самолетов. (Сорок – И.У.)
На небольшом удалении русские начали строить другой аэродром – один из крупнейших в нашем районе. Он строился у местечка Маркуны, на расстоянии 6 километров от нас. Русские называли этот аэродром «Палестина», потому что в этом районе почва состояла из белого песка (Палестина – древнее название этого места, а не данное новой властью – И.У.) Здесь на работах использовался труд преимущественно политических заключенных из Сибири. Бедные были те женщины, что жили и работали в этих ужасных условиях. Раз в неделю в нашем местечке топили публичную баню.
Третий аэродром был расположен к северу от нашего местечка – использовались земли, которые раньше принадлежали костелу. Аэродром был еще в стадии постройки, когда Германия напала на Россию. (Речь идет о недостроенном аэродроме в том месте, где сейчас находится дорога к Михалишковской больнице. Этот аэродром был виден еще на аэрофотоснимках немецкой воздушной разведки в июле 1944 года – И.У.)
Большинство людей нашего местечка во время русской оккупации получили работу, когда началось строительство аэродрома в окрестностях района. Предпочтение отдавалось тем, кто имел лошадь или отличался крайней бедностью – все они помогали строить аэродромы.
В этот короткий период русской оккупации еврейская община не испытывала антисемитских выступлений. Все люди были объявлены одинаковыми и равными в правах, а местные антисемиты жили в страхе перед русскими властями.
Несколько богатых людей, которые выступали против русской полиции, были сосланы в Сибирь. Некоторые бедные семьи, в том числе и мой отец, тоже выражали свое негативное отношение к русской оккупации, но они не были внесены в «позорный черный список» русскими. Фактически только один человек из нашего местечка был отправлен в Сибирь (его звали Лейзер Орнштейн). Русским просто не хватало времени осуществить свои намерения по причине внезапного нападения Германии на Россию в 1941 году».
То, о чем вспоминает Эстер Кац, называлось депортацией. Советские власти высылали в Сибирь и Казахстван так называемых «неблагонадежных элементов» – осадников, кулаков, бывших польских чиновников и вообще тех, кто выражал недовольство новыми порядками. Органы НКВД, проводившие депортацию, действовали по принципу «Дальше едешь – тише будешь». Из михалишковских евреев, кроме Лейзера Орнштейна, были высланы Эля и Есик Зэдеры, из белорусов и поляков – Данута и Мария Ковальские, Бронислава и Валентин Кулеши, Блажей Стаяк и другие. Депортация из Михалишек проводилась в два приема – 13 апреля и 29 июня 1940 года.

Немецкая оккупация

«22 июня 1941 года немцы обманули Сталина и напали на Советский Союз. Нападение оказалось полной неожиданностью. Было субботнее (?! – И.У.) утро, когда множество самолетов пролетело над нашим местечком и атаковало аэродромы. Мы чувствовали, как дрожит земля, слышали взрывы и видели, как густой столб дыма и пыли поднялся вверх позади холма, где находился крупный аэродром.
Несколько дней спустя, 25 июня, немцы пришли в наше местечко. Никакого вооруженного сопротивления не было, поскольку все русские войска и ряд государственных служащих ушли на левую сторону района за несколько часов до появления противника. (Михалишки были заняты 7-ой немецкой танковой дивизией под командованием генерального барона Ганса Фон Функа – И.У.)
Днем раньше (в субботу) перед нападением Германии на Россию в местечке появился неизвестный горбун и осматривал аэродромы. Он ушел в понедельник, но вернулся во вторник с немецкими войсками уже как офицер.
Еще до того, как немцы вошли в Михалишки, поляки подожгли наш храм. Польский священник не сказал в нашу защиту ни слова, хотя он был обязан защищать евреев, поскольку во время оккупации нашего местечка русские в 1940 году должны были его отправить в Сибирь. Только вмешательство евреев спасло священника.
Все население вышло на рыночную площадь, чтобы посмотреть на новых оккупантов. Один из пришедших – Берл Мац – старый человек, говоривший по-немецки и помнивший хорошее отношение германских солдат во время первой мировой войны, приблизился к немецкому офицеру и заговорил с ним. Однако немец без всякой причины ударил его по лицу. Это было первое знакомство с нацизмом.
Еще до прихода немцев вновь стали проявляться антисемитские настроения. Несколько поляков подожгли нашу синагогу, другие поляки врывались в наши дома и все там ломали. Государственная служба (чья? – И.У.) пыталась прекратить погромы.
Вскоре после германского вторжения многие поляки предложили свою помощь в определении, кто является евреем, а кто нет. Большинство хороших домов было занято немцами, остальные еврейские дома заняли поляки.
Наше пребывание в собственном доме было недолгим. Нас отправили в гетто».

ГЕТТО

«Гетто в нашем местечке было основано в конце сентября – начале октября 1941 года. Условия там были ужасными. Здесь были люди и из других местечек. В бараках размещалось по пять человек в каждой комнате.
Днем мы все должны были идти на рыночную площадь и ждать там в течение нескольких часов. Немцы били нас каждый день. Ближе к вечеру они выбирали некоторое количество мужчин – примерно человек 40-60 – и оставляли их. Остальные отправлялись назад в гетто.
Как и во всех гетто на территории оккупированной Польши, наше гетто должно было выбрать свой «юденрат» («еврейский совет»), который должен был выполнять все распоряжения немцев. Например, собирались все драгоценности у евреев и передавались немцам. Наш «юденрат» состоял из четырех или шести человек. Его главной функцией являлся отбор людей на работу под немецким надзором.
Начальника немецкого гарнизона в нашем местечке звали Гизи (точнее, Август Гизи – И.У.) Это был очень жестокий человек. Однажды молодая женщина по имени Фейге попыталась пронести в гетто еду. Испытывая голод, в надежде раздобыть пищу, она вышла на рыночную площадь по дороге, которая шла возле ее дома недалеко от входа в гетто. Гизи, имевший кабинет в немецкой комендатуре в доме №141, увидел ее на рыночной пощади и выстрелил в нее без предупреждения.
В другое время мужчина по имени Гирш, живший ранее в доме №118, был пойман, когда тайком проносил в гетто курицу. Гизи заметил его позади конюшни немецкой комендатуры и избивал его всю ночь. Затем отвел его за здание и застрелил. После этого он отдал курицу моему отцу, который работал у него на конюшне, и приказал отнести ее жене Гирша».
О том, что Август Гизи был самым настоящим садистом, вспоминают и другие жители Михалишек. Судя по всему, этот хромой немецкий офицер был освобожден от службы на фронте. По деревне он разгуливал с плеткой в руках и в сопровождении собаки. От жителей он требовал, чтобы во всем соблюдался исключительно немецкий порядок. За малейшее нарушение он избивал плетью или травил собакой, после чего людям приходилось неделями отлеживаться дома.
Не отставали от своего начальника и рядовые вахманы – полицаи из состава 257-го полицейского батальона. Они были набраны из числа лютовских добровольцев, но командовали ими немцы. Любимым их развлечением было то, что они называли «рыбалкой». Провинившегося еврея связывали и на длинной веревке сбрасывали с моста в Вилию. Когда несчастный начинал захлебываться, его вытаскивали из воды, давали отдышаться, а затем снова сбрасывали вниз. Так повторялось десятки раз, многие не выдерживали экзекуции и умирали.
Другие были расстреляны только за то, что они были старыми и больными и не представляли собой ценности как рабочая сила. Расстрелянных хоронили на берегу ручья, впадавшего в Вилию.
«Однако в местечке еще оставались хорошие люди, которые разными способами пытались помочь евреям. Я помню одного мужчину-поляка, которого звали Градецкий. Он имел связи с немцами. Хорошо образованный, он говорил на нескольких языках и был чем-то вроде главы нашего местечка в течение этого времени. Он обеспечил мою мать работой в качестве кухарки в местном полицейском участке (дом №24). Полицейские силы в это время состояли из двух или трех немцев и около двенадцати литовских добровольцев.
В один из дней наш юденрат должен был подготовить список из 80-100 человек для очередной работы, запланированной немцами за пределами нашего гетто. Тогда в этот список попала и моя мать. Хотя мы и просили за нашу мать, говоря, что она имеет троих детей (меня и двух младших братьев), совет не изменил своего решения. Даже вмешательство моего учителя, господина Райвера, человека весьма уважаемого, члена нашей общины, не помогло произвести замену. Я узнала то, что члены нашего юденраты составляли протекцию некоторым семьям, члены которых не значились в этом списке узников. Я и оба моих младших брата не смогли бы выжить без нашей матери и я решила поменяться с ней в этом списке. Юденрат разрешил это сделать. Мне тогда было только 12 лет.
Моя мать была сильной женщиной. Она доставляла еду в гетто любыми возможными путями, чтобы прокормить детей. Юденрат знал это, а еще он знал о том, что моя мать готовит мой побег. Она задумала план моего освобождения в ближайшую ночь. Но юденрат сообщил об этом литовским полицейским и охрана расположилась вокруг ограды нашего гетто. Когда моя мать попыталась протиснуть меня через приоткрытые ворота, полицаи уже ждали меня. К счастью, меня успели быстро втащить назад.
На следующий день я была вынуждена покинуть свою семью и свое родное местечко Михалишки. Мы должны были пройти около 10 километров до местечка Гервяты. Там мы переночевали. Всю ночь литовские полицаи избивали нас. Затем мы поездом проехали от Сол до Веваса в Литве, а там – на грузовиках до лагеря Милегани. По счастью, лагерь охраняли немецкие охранники, они были менее жестоки, чем литовские добровольцы. Немцы были из числа солдат вермахта (регулярной немецкой армии), а не из СС. Отношение к нам было менее жестоким, чем в гетто или по дороге в этот лагерь.
Гетто в Михалишках было ликвидировано в марте 1943 года. Оставшиеся евреи были отправлены в Вильню. Им предложили выбрать, куда им отправляться дальше – в вильнюсское или каунасское гетто. Большинство из них выбрало ехать в вильнюсское гетто, где их ждала смерть. На железнодорожной станции с Вильно юденрат вильнюсского гетто высказался против их принятия. Поэтому люди попали в Понары, где и были убиты эсэсовцами».
Концлагерь-фабрика смерти Понары находился в живописном предместье Вильнюса, до войны служившим местом воскресного отдыха горожан. После присоединения Литвы к Советскому Союзу здесь началось строительство военного аэродрома, которое так и не было завершено. С началом оккупации немцы сочли Понары идеальным местом для создания концлагеря: сюда подходила железнодорожная ветка, по которой доставляли узников не только с оккупированной территории СССР, но и из Западной Европы. Прибывших размещали в бетонированных ямах глубиной 5-6 метров, которые при строительстве аэродрома планировали использовать в качестве хранилищ для горючего. Выбраться из этих ям без посторонней помощи было невозможно. Часть заключенных использовали на различных работах, часть сразу расстреляли в близлежайшем лесу. Трупы убитых закапали в больших ямах, которые заставляли рыть специальные похоронные команды из тех же заключенных. По самым скромным подсчетам, в концлагере Понары было уничтожено более 100 тысяч человек.
В 1944 году, когда положение на советско-германском фронте коренным образом изменилось, оккупационные власти приняли решение постепенно сворачивать концлагерь. Они опасались, что в случае прорыва советских войск следы их зверских преступлений будут раскрыты и станут известны мировому сообществу. Трупы расстрелянных стали выкапывать и сжигать, но несколько тысяч человеческих останков фашисты уничтожить не успели. Поняв, что дело идет к тотальному уничтожению евреев, часть узников сумела организовать массовый побег и укрыться в лесу. Они и смогли рассказать о тех ужасах, которые происходили в аду под названием Понары.
Как в таких условиях удалось спастись Эстер Кац, она не рассказывает.
Не все до конца ясно и с ликвидацией гетто в Михалишках. Эстер Кац относит это к марту 1943 года, и другие свидетели подтверждают этот факт.
Однако исследователь М.Ботвинник в своей книге «Памятники геноциду евреев в Белоруссии» пишет, что летом 1944 года, незадолго до освобождения Михалишек Красной Армией, немцы и полицаи вывезли отсюда в сторону Вильнюса 158 местных жителей еврейской национальности. Эта цифра почему-то точно совпадает с числом евреев, официально уничтоженных в Михалишках и зафиксированных на памятнике, установленном в деревне.
Какая из двух версий находится ближе к истине, покажет время. Пока же вернемся к воспоминаниям Эстер.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

«В июне 1944 года (4 июля – И.У.) Михалишки были освобождены русской армией. Из-за стратегического значения моста через реку Вилия мое местечко сильно пострадало от огня, поскольку было главной целью бомбардировок с обеих сторон. Только несколько человек, оставшихся здесь, пережили эти бомбежки, прячась в подвалах».
В результате налетов немецкой авиации 4 июля 1944 года от старых Михалишек почти ничего не осталось. По официальным данным, было разрушено 99 домов, не считая хозяйственных построек, а в уцелевших строениях ютилось по 10-15 человек. Много людей погибло. Пострадала крыша костела, и долгое время после войны ее накрывали соломой. Плебания ксендза Адольфа Соколовского (бывшее здание монастыря августинцев) была разрушена прямым попаданием авиабомбы, а сам ксендз жил в бане на берегу Вилии.
Остается открытым вопрос: сколько же михалишских евреев погибло в годы войны? В апреле 1945 года в деревню прибыл оперуполномолченный Островецкого районного отдела Народного комиссариата государственной безопасности Молодечненской области лейтенант госбезопасности Н.Ситников. Его задачей было установить имена местных жителей, погибших в годы войны и угнанных в Германию. Итогом его работы стал документ, озаглавленный «Поименный список повешенных, замученных граждан СССР местечка Михалишки». В нем названы 158 михалишковских евреев, убитых, в годы войны с указанием их возраста и профессии.
Однако это число вряд ли можно считать окончательным. По признанию Эстер Кац, еще до войны в Михалишках жило около восьмисот евреев. В годы немецкой оккупации в гетто были согнаны не только местные, но и евреи из ближайших деревень. Таким образом, число узников должно было достигать 1000-1200 человек.
На этом воспоминания Эстер Кац обрываются. О своей послевоенной судьбе она не говорит. В послевоенные годы многие поляки из Западной Белоруссии переехали в Польшу. Как ни странно, советские власти не препятствовали этому, было даже специальное соглашение с польским правительством. По свидетельствам старожилов: вместе с поляками переехало немало евреев, переживших войну. В 90-е годы, с крушением социалистического лагеря, они получили возможность уехать в Америку, Западную Европу или Израиль. Эстер Кац в это время должно было быть шестьдесят лет – возраст, достаточный для того, чтобы еще в твердой памяти написать свои воспоминания. В любом случае эти воспоминания, несмотря на некоторые недостатки и определенную субъективность, стали интересной страничкой истории Михалишек и нашего района.
Материальным же напоминанием о тех далеких и страшных годах стал памятник, установленный в Михалишках на старом еврейском кладбище, с надписью на трех языках «Жертвам нацизма. Здесь в 1944 годе были зверски замучены 158 евреев Островецкого района».

Фотоиллюстрации подготовлены редакцией при использовании интернет-ресурсов.

Игорь УСТИМЕНКО.