Повторение чернобыльской аварии на Белорусской АЭС невозможно – уверен Анатолий Бондарь

Интервью с Анатолием Бондарем, главным инженером Белорусской АЭС, который в начале 80-х работал на Чернобыльской АЭС, готовилось к годовщине крупнейшей в мире ядерной катастрофы. Кто, как не человек, немало знающий о ядерной энергетике, может рассказать, что и почему произошло 37 лет назад в Чернобыле, объяснить, возможно ли подобное развитие событий на Белорусской атомной электростанции.

Но в процессе подготовки материала возник ещё один информационный повод для знакомства с Анатолием Михайловичем: решением районного исполнительного комитета он занесён на районную Доску почёта.

И интервью расширило рамки: мы поговорили не только об аварии на Чернобыльской АЭС и строительстве Белорусской атомной станции, но и о жизненном пути Анатолия Бондаря.

Путь в большую энергетику

– Анатолий Михайлович, расскажите, как паренёк из белорусской глубинки «заболел» ядерной энергетикой?

– Я заканчивал сельскую школу в Петриковском районе и, между прочим, на вступительных экзаменах в Белорусский государственный университет устно сдавал физику и математику на белорусском языке – чем, кстати сказать, немало удивил преподавателя. Он даже позвал коллег, чтобы показать, что точные науки можно знать и отвечать по-белорусски. Это никак не сказалось на экзаменационных отметках: я без проблем поступил на физический факультет БГУ. А всё потому, что в школе были хорошие преподаватели физики и математики, увлекли своими дисциплинами. Примерно с восьмого класса я точно знал, что профессия моя будет связана с физикой.

Физический факультет БГУ – кафедра ядерной физики, специализация "ядерные энергетические установки» – закончил в 1978 году. Распределился в институт ядерной энергетики АН БССР, а это было непросто, требовался высокий средний балл – мой позволял. Попал в экспериментальную лабораторию реакторов нулевой мощности и критических стендов – здесь я ещё во время учёбы готовил курсовые работы, писал дипломную. Прошёл специальное обучение – и меня взяли оператором критстенда.

Работа в Соснах была интересна и полезна: кроме чисто научной деятельности, у нас был хороший экспериментальный опыт. Два-три раза в день на специальных стендах мы моделировали аварийные ситуации и проводили различные эксперименты. Нашей задачей было выйти в критическое состояние и обеспечить полное управление всем процессом самоподдерживающейся цепной реакции. И хоть мощность ядерной установки была небольшой – 50-100 ватт, физические процессы на ней происходили те же, что и на реакторах промышленного типа. Это была хорошая школа, она пригодилась, когда я ушёл в большую энергетику.

Поработав на реакторах нулевой мощности, почувствовал, что научная работа – это не моё. Хотелось чего-то более серьёзного и конкретного. Манила большая энергетика.

В Беларуси АЭС не было, но рядом, в Украине и Литве – действующая Чернобыльская и строящаяся Игналинская. По ряду причин выбор пал на Чернобыль. К тому времени там ввели второй энергоблок и шло строительство третьего.

В начале 1981 года я пришёл работать на Чернобыльскую АЭС в реакторный цех №2. Тогдашний его начальник Анатолий Дятлов, Профессионал с большой буквы, провёл со мной серьёзное собеседование – и меня взяли на должность старшего инженера по управлению реактором (СИУР, или оператор реактора). Такая была запись в трудовой – но, прежде чем стать за пульт, надо было как минимум полгода стажироваться – теперь, кстати сказать, этот срок намного больше.

Ко времени пуска блока №3 меня допустили к самостоятельной работе. Работа была интересной и увлекательной. В то время строился четвёртый энергоблок Чернобыльской АЭС, моя кандидатура была в списках начальника смены реакторного цеха – той самой, которая дежурила в ночь аварии.

Чернобыльская авария: что и почему?

– Расскажите, если можно, «на пальцах», что и почему случилось на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года? Можно ли было избежать этой аварии? И какую роль в трагической цепи событий сыграл пресловутый человеческий фактор?

– Мне очень обидно слушать и читать, когда причины Чернобыльской аварии списывают на ошибки персонала. На станции работали грамотные, хорошо подготовленные специалисты. Поверьте: случайные люди за пульт управления ректором не попадают! Погибли мои коллеги, приятели, друзья – и сегодня не могу без боли вспоминать об этом…

Основная причина аварии на Чернобыльской АЭС – не человеческий фактор, и расследование это подтвердило, а ошибки проектантов и недоработки конструкторов. Если бы в своё время сделали хотя бы одну из трёх конструкторских доработок реактора, две из которых, кстати, не требовали больших финансовых затрат, то этой аварии не было бы.

Попытаюсь объяснить, какие именно, хотя неспециалисту понять это сложно.

Дело в том, что РБМК – реакторы большой мощности канальные – изначально разрабатывали как наработчики плутония для производства ядерного оружия. Переводя их на мирные рельсы, тем более – в большую энергетику, и увеличивая единичную мощность до 1 000 мегаватт, требовалось сделать некоторые проектные и конструкторские доработки. Они проводились в процессе эксплуатации – но в силу разных причин несвоевременно.

Первая недоработка, сыгравшая главную роль в возникновении аварийной ситуации, – конструкция органов регулирования системы управления защиты. Там был так называемый графитовый вытеснитель. Когда оператор нажал кнопку «Аварийная защита», которая должна была остановить цепную ядерную реакцию, графитовый вытеснитель, входя в активную зону, пустил реактор в разгон – и случилось то, что случилось… Это всё равно, что водитель жмёт на тормоз, а машина неконтролируемо набирает скорость. В чём в таком случае виноват водитель? Об этой конструкторской недоработке знали, ее устранение было в графике, ждало своего времени – но, как видите, не дождалось. Сразу после аварии графитовый вытеснитель убрали из всех реакторов РБМК и заменили его поглощающей частью из карбида бора.

Вторая доработка системы управления защиты вообще копеечная: нужно было иметь фактор первопричины срабатывания аварийной защиты по снижению запаса реактивности активной зоны. Это чистая физика. После аварии в Чернобыле тоже всё сделали – но поздно…

Третья доработка – да, она стоила больших денег: это использование в качестве топлива для реактора двуокиси урана обогащением по урану-235 не 1,8%, а 2,8%. Это, конечно, недёшево, но не дороже тех потерь, которые принесла Чернобыльская авария…

По большому счёту, человеческий фактор сыграл свою роль только в одном моменте. В эксперименте, который проводился тогда на четвёртом блоке, большой необходимости не было. Честно говоря, мне непонятно, почему такой опытный, грамотный руководитель как Анатолий Дятлов, зная слабые места реакторов РБМК и то, что активная зона исчерпала запас реактивности, дал согласие на проведение такого рискованного испытания. Но, думаю, у него были на то свои причины…

Этапы большого пути

– Но вас, по счастью, в то время в Чернобыле уже не было…

– Да, иначе мы бы с вами, скорее всего, сейчас не разговаривали…

Из Чернобыля я уехал в середине 1983 года. Это была воля случая, хотя говорят, что всё в этой жизни неслучайно.

Я всегда интересовался всем новым в атомной энергетике и знал, что на Балаковской и Запорожской АЭС реализуЮ тся проект нового поколения с водо-водяными корпусными реакторами. Понимал: за ним – будущее. Хотелось поработать в этом направлении. А тут в Балаково с Чернобыльской АЭС уезжал заместитель главного инженера по эксплуатации и предложил поехать с ним многим специалистам, в том числе и мне. Так я оказался на среднем Поволжье.

В дальнейшем моя жизнь была тесно связана с реакторами этого типа. В разных должностях участвовал во вводе четырёх энергоблоков в Балаково. На четвёртом, работая заместителем главного инженера в балаковском филиале «Атомтехэнерго», был техническим руководителем пуска четвёртого энергоблока – и это в начале 90-х, когда всё разваливалось. Многие не верили, что мы справимся с задачей, но у нас был сильный коллектив, и всё получилось.

Наш коллектив стали привлекать на работы по реализации российских проектов за границей. Очень сложную работу выполнили в Иране на АЭС «Бушер». Там после окончания ирано-иракской войны решили достроить законсервированный энергоблок с большой долей готовности, но немцы, которые изначально занимались этим, из-за политической конъюнктуры отказались это делать. Привлекли российских специалистов. Задача была сложная и нестандартная: внедриться с нашим проектом в достройку немецкого. Тем более что документация была утеряна. Но мы справились – и сейчас первый энергоблок Бушерской АЭС успешно работает, а мой бывший первый заместитель Сергей Галанчук руководит строительством второго.

В 1996 году мне предложили поработать в Чехии на АЭС «Темелин» – туда меня пригласили в качестве начальника смены блока. Там российские атомщики ввели 2 энергоблока по 1 000 мегаватт каждый.

В Чехии я работал почти 6 лет. А после этого меня перебросили в Китай на Тяньваньскую АЭС. Там на базе проектов, которые мы реализовали в Балаково, Темелине, такоие же -- на Запорожской АЭС, начали строить атомную электростанцию поколения 3 – это непосредственный прототип Белорусской АЭС, такой же водо-водяной корпусной реактор повышенной безопасности с двойной гермооболочкой и ловушкой расплава активной зоны. Там я отработал 6 лет заместителем главного инженера.

А в 2007 году, когда этот проект завершался, со мной связался заместитель министра энергетики Михаил Михадюк и предложил принять участие в строительстве первой Белорусской АЭС. И я решил вернуться на историческую родину.

Правда, известная пословица о том, что полжизни ты работаешь на авторитет, а затем авторитет на тебя, в моём случае не сработала: весь наработанный мной авторитет остался в Росси, здесь всё пришлось начинать с начала.

Повторение Чернобыля у нас невозможно

– В Беларуси, наиболее пострадавшей от аварии на Чернобыльской АЭС, до сих пор жив так называемый чернобыльский синдром. У многих словосочетание «ядерная энергетика» синонимично слову «Чернобыль». Скажите, есть ли вероятность, что при определённом стечении обстоятельств авария, схожая с чернобыльской, может повториться у нас?

– Заявляю со всей ответственностью: то, что случилось в Чернобыле, у нас произойти не может в принципе – в силу физики реактора. Даже если представить, что персонал совершил все возможные и невозможные ошибки, отказала автоматика – увеличения мощности не произойдёт, наоборот – начнётся затухание ядерной реакции.

К тому же в нашем проекте предусмотрены дополнительные меры защиты, которых не было даже на Тяньваньской АЭС, – так называемые СПОТы, системы пассивного отвода тепла. Эти независимые четырёхканальные системы не требует вмешательства ни человека, ни автоматики – они работают по законам физики и в случае аварийной ситуации переведут активную зону в подкритическое состояние, с последующим ее её расхолаживанием.

Многие спрашивают: если у нас такие надёжные системы защиты, то зачем тогда дополнительные: дорогостоящие двойная гермооболочка и ловушка расплава активной зоны? Ответ содержится в вашем вопросе: потому что в Беларуси помнят последствия чернобыльской аварии. К тому же наша страна находится в центре густонаселённой Европы. Поэтому руководство страны по рекомендациям технических специалистов и учёных остановило выбор на проекте АЭС-2006 поколения 3+. Да, он дорогой, но надёжный и гарантирует полную безопасность, а её, как известно, мало не бывает.

– Ну что же, ваша уверенность и ваш профессионализм вселяют оптимизм. Будем надеяться, что именно так всё и будет.

Беседовала Нина РЫБИК.