Счёт с жизнью - в мою пользу! Свою историю рассказывает Татьяна Маратовна

Рассказывает Татьяна Маратовна, 55 лет. 
В 53 года она услышала вердикт «онкология» –  и перенесла  операцию по удалению молочной железы.

Когда все это случилось со мной, я повела на проверку к своему врачу дочку – так, на всякий случай. У Сашки все было хорошо, но доктор напомнил, что в любом возрасте очень опасны всякие травмы молочной железы. И вообще – с женской грудью нужно обращаться очень деликатно и бережно. 
Я сразу вспомнила, что, когда родила дочку, у меня были сильные застойные явления в груди. Резать не хотели, решили: пусть сначала поработает массажист. И мне эту грудь, грубо говоря, раздаивала массажистка. Это было зверство! Боль дикая. Я губы до крови кусала – а она говорила: «Таня, ты не терпи – ругайся, кричи. Я знаю, как это больно – но это надо сделать». 
Наверное, с этого все и началось...

Тогда мне эти затвердения убрали, рассосали – но проблемы с грудью у меня были постоянно: кисты, узлы. Лет в 35 поставили диагноз: фиброзно-кистозная мас­топатия и предупредили, что нужно регулярно наблюдаться. Поначалу я расстроилась, наверное, как и все. А потом все вошло в колею: съездишь, проверишься – вроде все нормально. И живешь дальше.

Года за четыре до заболевания у меня увеличился и разболелся лимфоузел под мышкой. Я же не совсем безграмотный человек, понимала, что это не есть хорошо. Сходила к врачу, посмотрели, сказали: у вас же кисты – вероятно, они дают такую реакцию. Сделала УЗИ, сходила к маммологу – ничего опасного не нашли, решили, что это связано с близкой менопаузой. Ну я и успокоилась, грубо говоря, – забила на это… Решила, что такая у меня планида. Хотя, конечно, это была страусиная политика. И болело все время, причем достаточно сильно. Но я терпела…

Записалась на маммографию. Но когда подошла очередь, оказалось, что сломалось оборудование. Перенесли на месяц. А через месяц у меня отпуск – святое дело. Решила: вернусь – и запишусь снова.
Но через некоторое время совершенно случайно обнаружила у себя уплотнение в груди – и довольно приличное. К кому бежишь в таких случаях? Конечно же, к самым близким людям. У меня тогда еще была жива тетушка, светлая ей память, в прошлом – врач-гинеколог: помчалась к ней. Та посмотрела – и тут же отвела меня в платный медицинский центр, где работала онкологом ее хорошая знакомая. А та, осмотрев меня, буквально за руку отвела в соседний кабинет  – к маммологу. И там уже подтвердились худшие опасения: опухоль. Правда, еще оставалась слабая надежда, что она – доброкачественная…
Ну, а дальше – по стандарту. Взяли анализ на биопсию – оказалось, что это все же онкология, нужно делать операцию.
Как восприняла эту весть? За время всяческих обследований, надежд и их крушений, наверное, подготовилась к этому. Я вообще живу по принципу: надеяться нужно на лучшее, а готовиться – к худшему. И морально была готова услышать свой диагноз.

Знаете, у меня все время подспудно зрело чувство, что я подхожу к той черте, за которой могут начаться какие-то трудности и проб­лемы. Не могу сказать, что я фаталистка, но мне кажется, что для каждого человека определена какая-то норма хорошего и плохого – только мы не знаем, какая она. У кого-то очень трудное детство, юность – а потом все налаживается, выруливает. На одного чаша хорошего выливается в один момент, а у другого это растягивается на годы. Ну не бывает так, чтобы все было или только хорошо, или только плохо!

В моей жизни, по большому счету, все всегда было хорошо. Проблемы, конечно, случались – но они решались. Я не знала каких-то трагедий. Меня никто никогда не предавал, не делал сознательно мне больно. Ну так сложилось у меня! Подруга шутила: ну ты и устроилась: родители с рук на руки сдали тебя мужу, тот с рук на руки – второму мужу. Я часто говорю: два раза была замужем – и оба раза очень удачно. Это шутка – но, как известно, в каждой шутке только доля шутки. Разошлись с первым мужем – он имел право на меня обижаться, но настолько благородно вел себя по отношению ко мне все эти годы, что я чувствовала: для него ничего не изменилось. Как он меня уважал со студенческой скамьи – мы с первого курса друг друга знали – так и продолжал уважать. 

В силу возраста я понимала, что у меня могут начаться проб­лемы. Родители уже пожилые – всякое может случиться. Да и дети выросли, а ведь не зря говорят: маленькие детки – маленькие бедки… Я знала, что это закономерно, все розовое и пушистое когда-то должно закончиться и могут появиться другие краски и оттенки. Это нормально, естественно. И когда это со мной случилось, я, наверное, внутренне была готова.

Больше скажу – только не надо думать, что это героизм, скорее, наоборот – трусость… Словом, я всегда боялась, чтобы болезни, несчастья не случились с моими близкими: мне кажется, эта ноша более тяжелая. Ведь когда сам болеешь, то, даже если сорвался, покапризничал, есть оправдание: я же болен… А человек, который рядом – ему не легче, но он не может себе этого позволить, не может расслабиться. И самое страшное – это чувство бессилия, мне кажется, что хуже не бывает, когда близкий, родной человек страдает, а ты ничего не можешь сделать. Я видела это, когда уходил Женя, мой первый муж. Так получилось: только я выцарапалась из операции, еще проходила химиотерапию – и диагноз «онкология» поставили Жене. Но у него все оказалось гораздо хуже, и он не выкарабкался… Я видела, как страдали от бессилия, от невозможности помочь наша дочка Саша, его жена Таня – и из собственной трусливой, эгоистической позиции сделала вывод: слава Богу, что эта болезнь приключилась со мной, а не с кем-то из моих близких…

Может, кто-то не поверит, но я совершенно спокойно отнеслась и к известию, что мне удалят грудь.

Так случилось, что буквально за месяц до того, как у меня все это началось, я прочитала интересный роман американского автора – к сожалению, не помню ни его фамилии, ни названия произведения. Там показана судьба трех женщин, которые шли рядом по жизни: одна – писательница, другая – актриса, а у третьей не было никаких талантов, кроме божественного тела. Она все время мечтала о семье, о детях, о том, что настанет день, когда то, что она заработала, удовлетворит наконец-то ее мать, которая ее толкала в модельно-постельный бизнес, и она сможет строить свою жизнь. И вот этот день настал: она познакомилась с интересным мужчиной, который ее очень любит, настаивает, чтобы она бросала свой бизнес и выходила за него замуж. Она соглашается, перед свадьбой проходит медицинское обследование – и у нее обнаруживают рак молочной железы. Когда приезжает жених, она сообщает, что у нее серьезное заболевание, возможно, она не сможет иметь детей... А он отвечает, что это ерунда. Главное – это ее грудь: это его любимые дети. В финале героиня заканчивает жизнь самоубийством. Меня эта книга очень впечатлила. Я все думала: насколько же эта женщина была несчастным человеком: все в ней видели только ее красивое тело – а ведь в ней была душа.
И, может, потому, когда так случилось со мной, я самонадеянно подумала, что у меня, кроме моей груди, есть и другие интересные вещи, более достойные внимания. Муж всегда говорил, причем совершенно искренне, что это – не самое интересное во мне. 
Конечно, у разных людей разные отношения в семье. Я помню, в нашу палату поступила новенькая, которая только готовилась к операции, немолодая уже женщина, и первое, что она спросила: как вы мужу сказали, что вам предстоит? У нее дома, оказывается, никто ничего не знал о ее проблемах. Меня это поразило. Я своему мужу могу сказать все – точно также, как и он мне. Я знаю, что ему может что-то не понравиться, он может отреагировать негативно – но он не станет обо мне плохо думать, хуже ко мне относиться. Муж мне сказал перед операцией: пусть тебе хоть все отрежут – лишь бы ты была жива. Более того, когда мне предложили сделать пластику, он был категорически против: ведь это опять операция, наркоз… Он все время говорит: для меня в тебе ничего не изменилось. И я вижу, что это не просто слова: после операции я для него не стала хуже, ущербнее. Может, потому, что нас так воспитывали. Это сейчас молодежь стремится показать свое тело – а нас всегда учили, что человек более красив в одежде, чем без одежды. После этой операции я не стала инвалидом – ни для него, ни для себя.
Самым сложным моментом для меня было, когда после химиотерапии полезли волосы. Муж смотрел-смотрел на мои мучения и сказал: давай стричься, нечего агонию продлевать. Казалось бы, что тут такого: волосы ведь вырастут – в отличие от груди. Но из-за волос я переживала гораздо больше, плакала. Мы ведь всегда остаемся женщинами – в любых обстоятельствах хочется выглядеть более-менее нормально…
А когда мы поехали выбирать мне парик, то все так хохотали, что продавщица сказала: первый раз вижу, чтобы люди с таким диагнозом так от души смеялись…

Семья меня всегда поддерживала. У меня очень сильная мама. Я интуитивно понимала: нужно говорить об этой проблеме, нельзя замыкаться в себе. Всегда знала, что могу всем поделиться с мамой и наоборот – если буду что-то скрывать, то она все равно почувствует, и то, что я ничего не рассказала, обидит ее больше. И вот, сдав очередной анализ, звоню маме и рассказываю, что результат будет через неделю и паниковать рано. На что она отвечает: «А даже если будет известно и будет плохо, паниковать все равно нельзя». И это было сказано так спокойно, что я подумала: ну действительно – это же не конец света! Во-первых, все обнаружено своевременно, прогноз неплохой, мы движемся вперед, медицина развивается – что-то можно делать, на что-то надеяться. 

Родные, конечно, очень переживали. Я это почувствовала, когда мы все собрались на день рождения родителей и уже было известно, что через две недели мне нужно ложиться в больницу на операцию. Собралась вся семья – а она у нас большая. И хотя день рождения был у родителей, но я услышала столько хорошего о себе, узнала, какая я замечательная – и поняла, что они все собрались, даже те, с кем мы не виделись несколько лет, чтобы поддержать меня. Тем не менее, я видела, понимала: за меня переживают – но не боятся: похоронного настроения ни у кого не было.

Еще, я считаю, что нам всем очень повезло, что, когда мы лежали в онкодиспансере, у нас собралась очень дружная палата единомышленников: никто не делал из своей болезни катастрофы. Это дорогого стоит, когда у людей те же проблемы, что и у тебя, – но никто не ноет, не стонет. Ведь если бы кто-то здоровый начал успокаивать, утешать, может, и зародилась бы мыслишка: легко ему говорить, он же не был на моем месте. А когда люди с таким же диагнозом, как у тебя, адекватно относятся к своей болезни, ты понимаешь: да, это проблема – но не катастрофа. Да, тяжело, да, возможно, потом будет хуже. Вот когда наступит это «потом» – тогда и будем расстраиваться, что ж раньше времени-то?

Есть по этому поводу анекдот. Звонок. Мужчина подходит к двери, смотрит в глазок, а там смерть с косой – маленькая такая, тщедушная – но смерть ведь! Мужчина хлоп – и умер от остановки сердца. А смерть пожала плечами: «Надо же… Вообще-то я за канарейкой приходила». Так что не надо умирать раньше времени. Я тут начну лить слезы из-за того, что у меня онкология – а, как у Булгакова, Аннушка уже разлила масло…
Конечно, я не кричу на каждом перекрестке, что у меня онкология, – но и не считаю нужным скрывать свой диагноз. Да и сложно это сделать, когда уходишь на больничный на полгода.

Так случилось, что практически в одно и то же время с одним и тем же диагнозом в нашем коллективе «засветились» два человека. Но отношение к нам было совершено разным: все знали, что у меня, навещали в больнице и после каждой химии. Знал, естественно, и руководитель. И когда я вышла на работу, недели две руководство даже пыталось относиться ко мне бережно – на большее их не хватило. Сейчас летаю, как фанера над Парижем! И когда теперь говорят о второй женщине: «Нам нужно ее разгрузить, вы же понимаете, у нее очень серьезное заболевание», я порой думаю: а почему же меня все грузят и грузят? А с другой стороны – значит, все хорошо, значит, я не произвожу впечатление больного человека.

Многие не любят в нашем возрасте дни рождения. Да, в детстве это праздник: ты стал на год взрослее. И в юности – у тебя с каждым годом все больше прав, возможностей, достижений. А сейчас? Мы как-то говорили об этом с папой, который недавно отметил свое 80-летие. Мои родители большие молодцы: они такие жизнелюбы – то до упаду хохочут, то до смерти ругаются. Накал страстей – как в юности, причем по любому поводу: политика, искусство, погода. Я очень радуюсь – ведь человек уходит тогда, когда ему все становится безразлично. И, поздравляя с юбилеем папу, я ему сказала: «Папа, какой замечательный праздник – день рождения. Даже в твоем возрасте! Ведь ты можешь сказать: вот и еще год прожит, и счет с жизнью – в мою пользу. Ты – смог! Ты – победитель!» Так что я считаю, что каждый прожитый год – это счет с жизнью – в мою пользу.

Да, я знаю, что заболевание у меня очень серьезное. Но никто не может сказать, что это приговор! И относиться к этому нужно соответственно. Есть люди, которые и с более серьезными вещами живут. Я для себя сделала вывод: надо жить по ощущениям. Я не чувствую себя очень плохо, поэтому считаю, что у меня все хорошо!

Если вы хотите поделиться историей – своей или близких – напишите на электронный адрес автора: ostrov-red.rybik@tut.by или позвоните в редакцию по номеру 2-11-09.